Серия: Тему мне, тему!Подстрекатель: Twilight Faith.Исполнитель: LongKissGoodnight.Заявка звучала так:
*хихикая... очень скромно хихикая... =)*
Про меня напиши.
Ну, про то, как мы с Колобком устроили локальный Армагеддон... Что ж, ни что так не красит девушку как скромность и прозрачное платьице.
Выполняю. Причем в точности следуя полученным инструкциям. Колобок, Армагеддон и некто, кто вполне может сказать про себя "про меня" вошли в рассказ.
Подстрекателю отдельное спасибо.Мама крикнула, гремя посудой:
- Стаська, к тебе пришли!
- Уууу... Прохрипела Анастасия Семеновна Рубернштерн, она же Стаська, и порой отчего-то даже Нюська, высовывая конопатый нос из-под пушисто-колючих объятий сто десятого одеяла. Подхваченная еще осенью вялотекущая простуда, дававшая о себе знать то насморком, то кашлем, с ударом первых заморозков незамедлительно скомандовала в наступление и теперь Стаська терпела поражения по всем фронтам. Звук ее сморкания, увы, напоминал трубу осипшего горниста, который все пилил в атаку, когда звук барабанного кашля, командовал отступление. А скомканный запиханный с газ долой под подушку носовой платок, являл с собой в высшей степени жалкое зрелище искалеченного постоянными военными тяготами, некогда чистенького и отглаженного знамени здорового человека. Короче хворала Стаська. И о той манящей снежками и морозным воздухом (что твой МИФ, автомат) белизне за окном, что виделась ей с положения лежа, свернувшись клубочком на кровати, можно было только мечтать. И то про себя, а то мама и без того подозревала ни в чем не повинную Стаську в злонамеренном подцеплении хвори посредствам чрезмерного улицешатания. А разве шатание по улицам может быть чрезмерным? Да ни в жисть!..
Стаська оторвалась от созерцания края красной кирпичной стены соседнего дома, с тонкими заиндевелыми прожилками снега, залегшими струйками геометрически правильных ручейков в ложбинках между бурыми кирпичами. А ведь дальше была видна пологая с первыми, еще маленькими, наметенными не сугробами, озерцами снега крыша, с понатыканными пугалами антенн, кусочек сизого неба и белое поле с какой-то недобитой никакими жизненными коллизиями железякой, остатками былой славы детской площадки.
- Кто, маам?
читать дальше- Я!.. - Пробасил ломающийся голос из коридора.
Исполненный в воздухе Стаськой пируэт был красив и воплощал в себе понятие изящества.
- Колобок! Колобочек, Колобочище!!!
В комнату сопровождаемый чуть ли не клубами морозного пара, (хотя, собственно, откуда взяться клубам морозного пара, при каких-то скромных минус трех?) ввалился тот, кого в кругах приближенных к кругам, отдаленным от кругов, зато ну очень не безызвестных людей. Словом в своем маленьком семейном кругу, насчитывавшем ну уж не как не больше скромной полусотни человек, звали Колобком. Как любой истинный колобок, Колобок был могуч, но не в талии, а в плечах, Колобок был широк, но не пузом, а улыбкой и проявлял при желании столь ослепительную изворотливость, что окажись он на месте тезки не исключено, ушел бы и от лисы.
- Яхууууу! - взвыла, что твоя ерехонская труба Анастасия Семеновна Рубернштерн, и повисла на госте.
В виду ширины плеч Колобка, висеть на нем было делом не только похвальным, но и благодарным.
- Не пищи Стасенция! - Бухтел Колобок, прикрывая тот глаз, который находился ближе к эпицентру звука, и как следствие пораженному им уху.
- Яхуууу!
- Лечить тебя буду.
- Аууууу?
- Зверски.
- Ёй! - Стаська на минуту призадумалась над перспективами. Целенаправленным ее лечением в семье никто не занимался, да она и сама признаться терпеть не могла лечиться. Вполне справедливо полагая, что пусть и взявшая на короткий срок ее организм приступом простуда через пару дней постельного режима уйдет самостоятельно, как оккупант сообразивший, что поддержание власти на захваченной территории ему не по зубам. Впрочем, по здравому размышлению, было сгенерированно решения, что Колобок плохого не придумает. И выражено развернутое одобрение его планам.
- Яхуууу!
- Да, точно.
- Настя, ляг в кровать. - Заглянула из коридора мама.
- Угум... - обилие положительных эмоций порой полностью вытесняла Стаськин словарный запас.
- Значит так...
Лечить тебя будем средствами народными, медок, все дела - приговаривал Колобок, вальяжно снимая рюкзак с медвежьего плеча, и параллельно устраиваясь на пододвинутом к кровати стуле, спиной к зачехленному фортепьяно, в пол оборота к окну - и инородными... то есть потравим твою заразу всяческой химией немножко.
- А как же водка и секс? - Со всей детской непосредственностью, на которую была способна, спросила Стаська.
- Ээээ... Колобок ухмыльнулся исподлобья, доставая параллельно что-то из загадочных недр скинутого с плеча рюкзака. - В твоем случае пока обойдемся превентивными мерами.
- А если не поможет? - С еще более детской наивностью полюбопытствовала Стаська.
Колобок скроил зверскую морду.
- Тогда буду поить горячим пЫвом!
- Фуууу...
Стаська сморщила нос, ей и пиво-то признаться не очень нравилось... А еще горячее... Все знали, что это жуткая гадость, и Стаська знала, что это жуткая гадость, и хотя и не пила никогда, но боялась со всеми.
Перед Стаськиным носом на мобильном столике, гордом обладателе четырех маленьких колес, вырос целый лес всяческих забавных баночко-бумажко-коробочек, явившихся сюда явно с тайным намерением ее лечить. Скосив один глаз на манер любопытной галки Стаська поглядывала на них не без опасения. Из предметов опознаваемых на первый взгляд явился только мед, его Стаська и сграбастала недрогнувшей рукой и разумно рассудив, что вся баночка как самому больному человеку на свете должна достаться ей, не церемонясь, в два удара, свинтила крышку и погрузив в сияние золотистой гущи указательный палец, бодро отправила его в рот, за свое здоровье.
- Праально. Аж крякнул Колобок от удовольствия. Неосмотрительно доверившись он наклонившись в строну Стаськи, опершись руками в колени, за что тут же был награжден движением перемазанного в меду пальца по носу.
- Так!
Стаська сверкнула озорством в глазах.
- Ну ладно. Раз ты так стану тебя лечить!
- Можно подумать от тебя отвертишься. - Пробухтела Стаська с самозабвенным и азартом погружая палец в медовую душистость.
Течение дальнейшего получаса было отдано смешению каких-то практически алхимических микстур, и шаманского их дозирования. После честного поглощения результатов трудов кудесника, страшно морщась, Стаська заявила, что если теперь после всего пережитого в животе у нее образуется философский камень, то она знает, кого в этом винить.
- Не переживай, - бодро хмыкнул Колобок - если камень не большой - выйдет.
Второй раз перемазанный в меде палец, прошелся по кончику колобкового внушительно, к слову сказать, носа.
- Тааак... Сказал Колобок. - А теперь я буду тебя разговаривать.
И еще три часа рухнули, словно в бездну за травлей колобковых баек и анекдотом, за звонким, почти не испорченным простудой и охрипшим голосом стаськиным смехом и басовитым моторным урчанием, которое принято было считать за смех Колобка.
Стоит ли упоминать, что в какой-то момент Стаська и не выдержала, и, войдя во вкус, в третий раз мазнула его по носу?
- ААаать!..
- Все. Терпение мое кончилось. - Констатировал Колобок.
Хлобысть. Стаська получила подушкой по голове.
- Что?.. Больную?.. Меня?... Йохой! - Словарный запас был снова забыт до лучших времен. - Яйохой! - еще раз повторила Стаська для конкретизации своих намерений, и в уже следующую секунду вторая подушка обрушилась ударом плашмя на недавнего лекаря.
Шмяк, шмяк, шмяк. Бряк, со всем юным энтузиазмом, оклемавшегося от тоски человека, прикладывала она его.
- Сдавайся или умри, несчастный!
Маленький фонтанчик неугомонных эмоций в девичьем теле взвился, подпрыгивая мелкими толчками на перевороченной болезнью и вкравшейся в тело зимой постели. Испуганное мягко-колючее одеяло вылетало, раскидываясь по полу из-под оголенных тарабанящих, розовых пяток хулиганки. А возомнившая себя неопознанным летающим объектом подушка так и мелькала в воздухе.
- Колобки погибают, но не сдаются! - Вопил тот, прикрываясь рукой получше любого щита и занося параллельно вторую, способную охватить и скомкать в объятьях хоть двух Стасек, для прицельного удара со стороны спины.
Постель, пугаясь внезапного вторжения, сбивалась от носящегося комка руко-ног, шарахаясь, словно лошадь в шорах от взрывов смеха и угроз ужасной расправы, выкрикиваемых срывающимся, задыхающимся от эйфории голосом. Кусачий плед ретировался еще раньше. Поднимаемые же ворохом движений несчастные, срываемые с прищепок кружева испещренного цветочным орнаментом тюля (те самые, за которыми и крыша и поле и стена) метались, не зная, куда им деваться из эпицентра разразившегося торнадо. Простыня, смерившись, мужественно терпела.
Визг ребенка, захлебывающийся на финальной ноте неприкрытого, неудержимого восторга.
- Разделаю в пух и перья!
В связи с чуть пострадавшей с края подушкой, "В пух и перья" перестало быть такой уж метафорой.
- Смертный бой!
- Дети!!! - В открытых дверях вооруженная подносом с горячим чаем и угасающими добрыми намерениями в глазах стояла мама. Аллегорическая сценка, смерть через подушкообшмякивание прервалась в самой интересной ее стадии.
- Что? - Как самый невинное создание в мире чуть поддавшим петуха голосом спросил Колобок.
- Армагеддон... - сказала мама.
- В локальном виде. - Философски заметил Колобок, уставившись на осевшее, на историческом носе перышко. Нос-то, как ни как был в меду...
- Хи-хи. - Сказала Стаська.
Через три дня Анастасия Семеновна Рубернштерн, она же Стаська, она же иногда отчего-то Нюська самозабвенно заметала охапки снега рукавом дубленки, и с азартом комкая их в неровные, хранящие следа тонковатых пальчиков снежки, высунув язык метала в своего спасителя.
А Колобок, он же ангел хранитель шестого разряда, по протоколам небесной канцелярии закрепленный за отроковицей Анастасией, поплатился комком улыбчивой, жгуче-теплой, но кусачей как любая детская привязанность, зимы за шиворот.
Такая история.