Я хотела бы писать тебе письма. Долгие грустные письма. С той размеренной живостью старых романов, окунать перо в раствор накопившегося слова и, водя им по нелинованной бумаге, выдыхать монотонность дней. Я хотела бы писать тебе письма, насаждать в них чужие стихи, чуть надрывно и чуть нелепо, задавать в немоту вопросы, и давать им свои ответы, как дают предметам названья в странных играх малые дети. Я хотела бы писать тебе письма, метрономные скудные фразы, чтоб сквозь них шелестя протекали, или, ластясь к твоим теплым пальцам, оседали в лапы столешниц ветра моей ежедневности. Я хотела бы писать тебе письма. Как флотилия самодельных корабликов, из листа и подобранной щепочки в водостоке находит пристанище, так мои пожелтевшие письма утонули бы в жерле комода. Я хотела бы писать тебе письма. Иногда.
Точка была очень подавлена. Вопросительный знак молчал. Поминутно икало, сдавленно, "Я не помню" из-за плеча. Восклицательный, Изумительный Из под пальцев летел на лист. В этой жизни, весьма сомнительной, Он - заслуженный медалист. Точка плакала. Долго. Сдержанно. По три пары всегда за раз. Многоточие нервно комкало, Бойко вырвавшееся "Сейчас!" "Я" сбегались в нескромном пафосе, Эгоизма добра и зла. Точка плакала, снова плакала: "Не смогла, прости, не смогла..." И еще нажимались клавиши, Обгоняя причуды слов. Ворковали, смеялись, каркали, Словно мелкой мокротой харкали, Паутиной пунктирной, маркерной, Пережевывали любовь.
Точка была очень подавленна. Многоточием из-за плеча, Все выплевывала, все вымаливала "Ты молчал! О, зачем ты молчал?!"
Я медь звенящая в чужом саду живых камней. Змеей обвитая тугая стружка. Я замираю, солнечный елей касается моей нагретой кожи. Я улыбаюсь, бликами лоскут от тишины отрезав мирозданья, и шорохов естественный приют никак не вымолит у неба оправданья. Я медь звенящая, я рушу тишину. Забытая, потерянная нота. В саду чужих камней я не умру, повременит иное время года, и, ржавчине взглянув под бахрому, истает золотистая природа. Но здесь тепло... По кругу тишина гуляет, отодвинув мглистый полог. Я медь звенящая, молчать я не вольна, со мною камни, этот сад и шорох...
Вчера говорили о Маяковском. И вспомнилось мне, как впервые, вооруженная мнением презрительно фыркавшей бабушки, настроенная, мягко говоря, на худшее, я, во вполне уже сознательном возрасте, в пределах школьной программы встретилась со словом этого человека. И оказалась под впечатлением такой эмоциональной силы, которую и прежде и в последствии мало кому удавалось мне внушить.
По сей день Маяковский один из самых моих любимых... Даже не поэтов: явлений, личностей, людей оплетших свое жизненное горение в форму слова. Может быть, просто любимый, без "из самых"... %) А тогда я написала вот это:
"Гонясь за вертикальным горизонтом, Я так спешил, Так спотыкался, Передо мной весь мир смыкался И разлетался. Как хорал, Мой голос – ворошил созвездья, И в этой музыке был весь я, И в эту музыку вплетал, Я сор земли, пыль придорожной жизни, Найди! Авось и крик, Болтался, свешенный к отчизне, Шершаво-гладкий мой язык. Я так легко хватал за пояс мысли, Так славно я грозой играл, Что не заметил, как от жизни, От жизни этой, бешенной, – устал. И так легко, руки нащупав потом Холодно-трепетный металл, Свой гимн золе Разрушил оптом, Лишь дуновеньем, разметал.
Меня уж нет. Но есть во мне, Что кто-то шел за вертикальным горизонтом... А горизонт один, И параллелен всей Земле."
В пять часов утра, Перед рассветом, В пять часов утра Выходит лето. Лето протекает Густым потоком, Лето образует Чудные тропы.
В странные узлы Сплетясь ветвями, Плотью становясь Имея грани, С легкостью струны Взрываясь в небо, Сальто в три вершка Где был, где не был ТЫ.
В пять часов утра Проснулись птицы. В пять часов утра Зевнут столицы. Стайкою летят наискосок Песни тех, кто продырявил свой висок.
На окне горят Дневные руны. Тонкий аромат На кухне лунной. Булочки с повидлом, Горячий кофе, Сейчас тебя накроет С головою ЖИЗНЬ.
Скоро будет день. День отдан массам. Массы монолит, В них не втесаться. Легкий взмах руки Конец аккорда, Массы будут долго Помнить барда.
Яркое свеченье, Не Бог, а полдень. Долгое моленье Тем, кто тебя создал - Ксероксу, машине, телефону, В сеть сплелось все электричество в законе. ДЕНЬ.
А пока они бегут, Гуляет лето. Свистом по ушам В дым сигаретный. Закрутясь, Потом пройдясь по крышам. Отгадай-ка, Чем мы все здесь дышим? В пять часов утра. В пять часов утра!
Бордовой пудрой трагик солнце Осыпал западный пейзаж. Припав губами к горизонту Волна черпала свой кураж. И красный цвет стал доминантой На широте от инь до янь, А воздух был заполнен ватой, На вкус упруг, на ощупь прян...
Если захочется чего-нибудь теплого, а под рукой как на зло ни меня (какое самомнение!) ни батареи (альтернативный вариант: батарея есть, но она холодная). То может быть это поможет согреться.
Сегодня с утра, жандармы хмурятся и злые, Сегодня у жандармов большой переполох, Какой-то нерадивый, глупый бог Испортил неба четкие кривые. Использовав, как собственный альбом, Испортив неба панораму, Он начертил, как пентаграмму, На лике безразлично-голубом, Как будто срочную отправил телеграмму, В ней строчку лишь черкнув своим пером.
Содом! Содом с Гоморой не знавали Столь возмущенных криков и ужимок. Нет, толкотни такой не ведал ни один, Пусть трижды, привокзальный рынок! И поруганий, и ругани такой. "Пусть сгинет, тот, чьей писано рукой! Как смел он написать вот ЭТО в людном месте!" "А может он писал своей невесте?" "Нет, ну каков нахал? "Я Вас люблю" он просто взял и написал! Да как так можно? Да разве сложно, предмету воздыханья своего Все просто взять и высказать в лицо, А эти, извиняюсь, излиянья... Туда их всех! Туда их всех, в яйцо, Которого и в выеденном состоянии, Не стоят все они!" – И надпись в поругании...
Толпа галдит, и возмущенью нет предела, Тем временем, любая ветреная дева На счет на свой приемлеть наровит, Попавши под горячую струю Начертанного на небе "люблю"…
И целый град поднял наверх глаза. Остановилось время. А в тот же час, подставив солнцу темя, Веснушчатый игривый мальчуган, Прическа чья напоминает ураган, С пушистою копною как из меди, Что ловит лучики сначала, А за этим, вплетает их в взлохмаченный узор, Годов двенадцати? Тринадцати ль годов? И он, зеленой краской для столов, На лестницу забравшись, что кренится, Ей богу, как мальчонка не боится? С серьезным видом, Закусив губу, На доме пишет мальчик: "Я тебя люблю"...
Если понравиться, хоть смайлик киньте. А то вонуюсь, однако. %)